Она стояла, тупо глядя на него, с холодной бутылочкой вруке.

Вот ради чего она бросила школу, друзей, надежды статьманекенщицей. Ради этого приткнувшегося на Повороте паршивого вагончика, где состоек лохмотьями сходил пластик, ради мужа, который весь день вкалывал нафабрике, а по вечерам отправлялся пьянствовать или резаться в покер со своиминикчемушными дружками с бензоколонки. Ради пацана, который как две капли водыбыл похож на своего никчемного папочку и пачкал какашками все подряд.

Мальчик вопил из всех сил.

— А ну, заткнись! — неожиданно заорала она в ответ ишвырнула в него пластиковой бутылочкой.

Бутылочка угодила в лоб, и малыш опрокинулся в кроватке наспину, скуля и размахивая ручонками. Прямо под линией волос отпечатался красныйкружок, и Сэнди ощутила пугающий укол радости, жалости и ненависти, подкатившихк горлу. Она вытащила его из кроватки, как тряпку:

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — не сумев остановиться, онадва раза сильно ударила Рэнди, и тот так зашелся от боли, что беззвучнозахрипел.

Он лежал в кроватке, широко разевая рот, лицо полиловело.

— Прости, — пробормотала она. — Иисус-Мария-Иосиф. Прости.Рэнди, ты в порядке? Подожди минутку, мамочка тебя вымоет.

К тому времени, как она вернулась с мокрой тряпочкой, обаглаза Рэнди распухли, закрылись и поменяли цвет, но бутылочку он взял и, когдамать принялась обмывать ему личико мокрой тряпкой, беззубо улыбнулся.

«Скажу Рою, что он свалился с пеленального столика, —подумала Сэнди. — Он поверит. О, Господи, хоть бы поверил».

6

6:45 утра.

Почти все «синие воротнички», проживающие в Салимовом Уделе,держали путь на работу. Майк Райерсон был одним из тех немногих, кто работал всамом городке. В ежегодном городском отчете он именовался «землеустроителем»,но на самом деле отвечал за содержание трех городских кладбищ. Летом эта работабыла почти круглосуточной, но и зимой Майк не гулял руки в брюки, как, похоже,думал кое-кто из местных вроде невыносимого Джорджа Миддлера, который жил вцентре у скобяной лавки. Часть времени Майк работал у Карла Формена,уделовского могильщика, а почти все местные старики, похоже, отдавали Богу душузимой.

Сейчас он направлялся из города на Бернс-роуд в пикапе,нагруженном садовыми ножницами, электрической машинкой для стрижки живойизгороди, коробкой колышков, ломом — на случай, если надгробие упадет и егонадо будет поднимать, — десятигаллонной канистрой бензина и двумягазонокосилками фирмы «Бриггс и Стратон».

В это утро ему предстояло подстричь траву на Хармони-Хилл,привести надгробия в надлежащий вид и при необходимости отремонтироватькаменную ограду, а нынче в полдень он поедет на другой конец города, наШкольный холм, на тамошнее кладбище, куда время от времени наведывалисьшкольные учителя сделать копии с барельефов, поскольку там хоронила своих покойниковвымершая колония трясунов. Но из всех трех кладбищ Хармони-Хилл нравилось Майкубольше всего. Оно было не таким старым, как погост на Школьном холме, затоприятным и тенистым. Майк надеялся когда-нибудь — лет этак через сто — и самтам лечь.

Майку было двадцать семь. Его пестрая карьера включала дажетри года в колледже. Он надеялся в один прекрасный день вернуться и доучитьсядо конца. Открытое приятное лицо Майка было красиво, поэтому для него несоставляло труда подцепить субботним вечером «У Делла» или в Портленде одинокуюженщину. Некоторых отпугивала его работа, и Майк честно считал это непонятным.Приятная работа, без начальника, который бы все время стоял над душой. ТрудилсяРайерсон на воздухе под Божьим небом — так что с того, если он выроетпару-тройку могил или при случае поведет катафалк Карла Формена? Кому-то надоэтим заниматься. По соображениям Майка, единственной вещью, более естественной,чем смерть, был секс.

Напевая себе под нос, он свернул на Бернс-роуд и, поднимаясьна холм, переключил передачу на вторую. Позади машины пенилась сухая пыль.Сквозь вялую летнюю зелень по обе стороны дороги виднелись голые стволыдеревьев, сгоревших в пожаре пятьдесят первого года — они напоминали скелеты,разрушающиеся старые кости. Майк знал, что среди этих деревьев полно поваленныхстволов, где, если не поостеречься, можно сломать ногу, как в капкане. Даже попрошествии четверти века шрам от великого пожара никуда не делся. Вот то-то ионо. В разгар жизни попадаешь в смерть.

Кладбище располагалось на вершине холма. Майк свернул наподъездную дорогу, готовый выскочить и отпереть ворота… а потом надавил натормоз и остановил содрогнувшийся грузовик.

С кованых железных ворот вниз головой свисал труп собаки, аземля под ними превратилась от крови в месиво. Майк вылез из грузовика ипоспешил к воротам. Он вынул из задних карманов рабочие перчатки и одной рукойприподнял голову пса. Та поднялась с ужасной бескостной легкостью, и Майкуставился прямо в пустые стеклянные глаза Дока, кокера-полукровки ВинаПэринтона. Собаку подвесили к одному из высоких остриев ворот, как кусокговядины к мясницкому крюку. По трупу уже неспешно ползали медлительные отпрохлады раннего утра мухи.

Майк дергал изо всех сил, тянул, и, наконец, стащил пса сворот, чувствуя тошноту от сырых звуков, сопровождавших эти усилия.Кладбищенский вандализм был для него старой песенкой, особенно в канун Дня всехсвятых, но до того оставалось еще полтора месяца, да и ничего подобного Майкеще не видел. Обычно довольствовались тем, что опрокидывали нескольконадгробий, выцарапывали несколько непристойностей и вывешивали на воротабумажный скелет. Но это убийство не было делом рук ребятишек — или же онинастоящие ублюдки. Сердце Вина будет разбито. Он обдумал, не забрать ли собакув город прямо сейчас, чтобы показать Паркинсу Джиллеспи, но решил, что этоничего не даст. Старину Дока, беднягу, можно забрать в город, когда Майк поедетобедать… Не сказать, чтоб у него сегодня был хороший аппетит.

Он отпер ворота и взглянул на свои перчатки, вымазанныекровью. Железные прутья ворот придется отскабливать, и, похоже, сегодня днем доШкольного холма ему не добраться. Он заехал за ограду и поставил машину, нобольше не напевал. Изюминка дня исчезла.

7

8:00 утра.

Грохочущие желтые школьные автобусы отправились поназначенным маршрутам, собирая детей, которые вышли к своим почтовым ящикам ирезвились там или стояли, держа свертки с ленчем. За рулем одного из этихавтобусов сидел Чарли Роудс, его маршрут охватывал Тэггарт-Стрим-роуд ввосточном Уделе и верхнюю половину Джойнтер-авеню.

Дети, ездившие в автобусе Чарли, вели себя лучше всех вгороде — если уж на то пошло, то лучше всех в учебном округе. В автобусе номершесть не бывало ни воплей, ни грубых шуток, ни дерганья за косички. Они, чертих возьми, сидели тихо и помнили, как надо себя вести — а не то имеласьвозможность прошагать две мили до начальной школы на Стэнли-стрит пешком да ещеобъясняться в учительской, почему так вышло.